Марк Твен - Приключения Гекльберри Финна [Издание 1942 г.]
— Это что-то мудреное для меня, Джим! Я не видел никакого тумана, ни островков, ни опасностей, ничего ровно не видел. Всю ночь я просидел здесь и болтал с тобой, — может быть, еще минут десять назад; потом ты задремал, и я тоже. Напиться, конечно, ты не мог, значит просто ты все это видел во сне.
— Этого не может быть, Гек! Чёрт возьми, нельзя в десять минут увидеть такой большой сон. Нет, этого не может быть!
— Не верь, упрямая голова, но все-таки тебе это снилось, так как ничего этого не было.
— Но, право же, Гек, Джим все это видел собственными глазами, как наяву.
— Не все ли равно, что тебе почудилось, ведь я-то ничего не видал, хотя и просидел здесь всю ночь!
Минут пять Джим молчал и о чем-то думал, затем он воскликнул:
— Ну, значит, твоя правда: Джим все во сне видел, Гек! Но, Гек… это был такой ужасный, такой диковинный сон, ты и представить себе не можешь. Никогда еще не бывало, чтобы после сна Джим чувствовал себя таким разбитым!
— Ну что ж, это неудивительно, иногда видят такие сны, что потом шевельнуться не могут. Но твой сон, кажется, действительно очень странный… Расскажи-ка мне его.
Джим стал рассказывать события этой ночи и, правду сказать, сильно приукрасил свои приключения. Затем он принялся истолковывать этот сон, который послан нам, по его словам, свыше, как знамение. Наша неудачная попытка привязать к берегу плот означает, говорил он, что кто-то желает нам добра, но пришел враг — быстрое течение — и разлучил нас. Крики, которые он слышал и на которые отвечал, — предвещания, судьбы; если мы не истолкуем их правильно, тогда они принесут нам несчастье вместо добра.
На небе стали проступать звездочки.
— Все это очень хорошо, Джим, ты отлично истолковал твой сон! — сказал я. — Ну, а это что значит?
И я указал на листья, обломанные сучья и комки грязи, покрывавшие плот. При свете звезд все это было ясно видно.
Джим взглянул на мусор, потом на меня, потом опять на мусор, не произнеся ни слова. Сон так крепко засел ему в голову, что ему было трудно поверить в действительность. Когда же наконец он сообразил все, то пристально, без улыбки, почти грустно посмотрел на меня и сказал:
— Ты спрашиваешь, что это значит? Джим тебе скажет. Когда старый Джим измучился от тяжелой работы и решил, что ты умер, его охватило отчаяние, и он с горя заснул. Ему было все равно, что с ним будет. А когда Джим проснулся и увидел Гека целым и невредимым, горячие слезы потекли у него из глаз, и Джим хотел целовать твои ноги, так Джим был счастлив и рад. А ты, Гек, только и думал о том, как бы насмеяться над бедным старым Джимом, одурачить его, обмануть! Мусор этот и означает ту грязь, которою люди ради шутки готовы запачкать своих друзей, чтобы только осрамить их и унизить.
Медленно поднялся он с места и поплелся под навес, не прибавив больше ни слова, но мне и этого было довольно. Мне было до того стыдно, что я сам готов был целовать его черные ноги, только бы доказать ему мое раскаяние и взять свои слова обратно.
Четверть часа прошло, прежде чем я заставил себя пойти просить прощенья у негра. Но я пошел, извинился и не жалею об этом. И с тех пор я никогда не позволял себе играть с ним такие глупые шутки, да и этой никогда не позволил бы себе, если бы знал, что она так сильно обидит его.
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Надежды. — «Милый старый Каир». — Белая ложь. — Крушение.
Весь день мы спали как убитые, а с наступлением ночи отправились дальше, следуя на небольшом расстоянии за длинным-предлинным плотом, проплывавшим мимо нас так долго, точно погребальная процессия. На нем было пять шалашей, на обоих концах его стояли высокие шесты с флагами, а посредине плота пылал большой веселый костер, вокруг которого расположилась целая толпа людей. По нашим расчетам, там было человек тридцать. Да, лестно служить на таком плоту, есть чем гордиться!
Таким образом мы доплыли до излучины реки. Небо опять заволокло тучами; было невыносимо душно. Река была здесь очень широка, и густой высокий лес стоял черной стеной по обоим берегам. Город Каир был близко. Но как мы узнаем Каир, когда подойдем к нему? Я говорил, что мы можем прозевать его, так как я слышал, что он состоит всего из дюжины домишек, и если они не будут освещены, мы легко провороним его. Было решено, что я поеду на берег, как только покажется огонек, и скажу первому встречному, что мой отец плывет с товаром позади и, не зная местности, послал меня спросить, далеко ли до Каира. Джим нашел мою мысль превосходной. Мы закурили трубочки и стали ждать.
Нам ничего не оставалось делать, как зорко смотреть вперед, не покажется ли городок. Джим сказал, что он наверное узнает Каир, так как в тот же момент станет свободным человеком, но если он прозевает Каир, он останется в стране рабства, и тогда — прощай свобода! Каждую минуту он вскрикивал:
— Вот он! Гляди-ка!
Но это оказывался либо блуждающий огонек, либо светляк. Джим, вздыхая, садился на место и терпеливо продолжал всматриваться в даль. Бедняга весь дрожал как в лихорадке при одной мысли, что свобода так близка.
Он болтал безумолку. Он рассказывал, что как только очутится на свободе, он станет работать как вол и будет копить деньги, чтобы выкупить свою жену, принадлежавшую одному фермеру тут же по соседству с мисс Ватсон. Затем они оба станут копить деньги, чтобы выкупить детей, а если их хозяин не согласится на это, они подкупят кого-нибудь, кто их украдет.
Я смотрел во все глаза, не покажется ли где огонек, и что-то напевал себе под нос. Вот показался огонек, и Джим крикнул:
— Спасены, Гек, спасены! Собирайся скорей, это, верно, милый старый Каир. Наконец-то, наконец-то! Джим знает, Джим чувствует это! Это должен быть Каир! Добрый старый Каир!
— Лучше я раньше съезжу в лодке, Джим, и посмотрю: может быть, ты ошибаешься, — заметил я.
Он вскочил, отвязал лодку, разостлал на скамейке свой старый камзол, чтобы мне удобнее было сидеть, дал мне весла и, задыхаясь от радости, проговорил мне вслед:
— Старый Джим хочет петь от радости! Он всем расскажет, что за это надо благодарить Гека Финна! Джим никогда не сделался бы свободным человеком без помощи Гека, доброго верного Гека! Джим будет помнить это до конца дней своих! Гек Финн лучший друг бедного старого черного негра. Гек единственный друг старого Джима! Храни тебя господь, верный добрый Гек! Единственный белый джентльмен, который не обманул бедного старого Джима! Добрый верный Гек!
Я оттолкнулся от плота и направился к берегу. Гляжу — плывет ялик, а в ялике два человека. У каждого из них на коленях ружье. Они остановились, я тоже. Один из них спросил:
— Что там такое?
— Обломок плота, — отвечал я.
— Ты оттуда?
— Да!
— Есть на плоту еще мужчины?
— Только один.
— Пятеро негров убежали сегодня к реке. А у тебя человек белый или черный?
Я не мог произнести ни звука. Слова не шли у меня с языка.
— Белый! — наконец выговорил я.
— Ладно, мы сами посмотрим!
— Ах, пожалуйста, — отвечал я. — Там мой папа. Может быть, вы пособите мне притащить плот к берегу. Папа не совсем — здоров… и мама тоже… и Анна-Мария.
— Убирайся, мальчуган, нам некогда!.. А впрочем, христиане должны помогать друг другу. Отправляйся вперед. Живо! Мы поедем за тобой. Так и быть!
Они взялись за весла, я тоже. После двух-трех взмахов я сказал им:
— Как обрадуется папа! Все, кого я ни просил нам помочь, убегали от нас, а я один не в силах подтащить плот к берегу.
— Какая подлость! Удивительно даже! А скажи, мальчуган, что же с твоим отцом?
— Что?.. Да ничего… у него… да собственно говоря, пустяки… почти ничего!
Они вдруг остановились; мы были уже недалеко от плота.
— Мальчик, ты лжешь! — сказал один из них. — Говори, что с твоим отцом? Говори скорей, а то худо будет!
— Я скажу правду, скажу! Только вы не бросайте нас, ради бога! У него… ах, знаете что, когда вы подплывете поближе, я передам вам канат, и вам не придется подплывать близко к плоту.
— Назад, греби назад! — закричал один, и они быстро повернули назад. — Убирайся, мальчуган, подальше от нас! У твоего отца, наверно, оспа, и ты это отлично знаешь. Ты должен был сразу сказать нам, что у него оспа, а ты хитришь тут и подвергаешь людей опасности.
— Ах! — заикаясь и хныча, проговорил я. — Раньше я говорил людям правду, и все они сейчас же убегали.
— Бедняга! Нам очень жалко тебя, но, видишь ли, нам неохота заразиться оспой. Я тебя научу, как надо поступать. Здесь не приставай, ничего хорошего не добьешься, только повредишь себе, а плыви спокойно вниз еще часа два, пока не увидишь города на левом берегу. Это будет уже после солнечного захода. И когда будешь просить помощи, скажи, что твои родные лежат в лихорадке, да не будь дураком и не проговорись, в чем дело. Здесь же, где виднеется огонек, тебе приставать не стоит — не найдешь никакой помощи. Это просто лесной двор. Скажи, твой отец, верно, очень беден и ему, верно, очень худо? Ну вот, смотри: на эту доску я кладу двадцать долларов золотом, ты возьмешь их тогда, когда доска проплывет мимо тебя. Мне очень жалко оставлять тебя в такой беде, бедняжка, да с оспой шутки плохи.
